Перевела: Лилия Лисица

Кумир

этого маршрута в расписании нет

я в толпе не стоял я не брал билет

но тем не менее воды набравши в рот

я еду в этом поезде и еду вперед

До отправления оставалось минут десять; по вагону шел человек, предлагая в дорогу газеты; юноша двадцати шести лет Сергей Иванов купил самую дешевую; на первой полосе был портрет Стаса Антуфьева и сообщение, что он умер.

У одного из попутчиков, военного курсанта, была такая же газета, и он тоже увидел, потому что сказал:

— Антуфьев умер.

— Кто это? — спросил пожилой мужчина без очков. Есть лица: им надо быть с очками, а они почему-то без очков. Будто человек снял очки. Сергею Иванову это часто кажется —  что у одного нет того, что должно у него быть, а у другого, наоборот, есть то, чего быть у  него не должно. У курсанта вот должна быть форма, он верно выбрал жизненный путь, у него лицо для формы, и руки, и вообще. Голос. А у мужчины без очков и голос даже человека, который должен носить очки, — так показалось Сергею Иванову, хотя думал он о другом. Мужчина без очков спросил:

— Кто это?

— Музыкант. Рок-певец известный. Жалко, — сказал курсант, вежливо стесняясь своего  знания перед чужим незнанием; и поэтому он стал разворачивать громоздко газетные листы, чтобы читать другое, разворачивать, разводя широко и неловко руки.

— Рок-певец? Буги-вуги? — спросил тот, без очков. — От наркотиков и алкоголизма. Или СПИДа, — тут же утвердил он.

Больше никто ничего не сказал.

Молодящаяся старуха с крашеными красными волосами (которые и должны быть у нее) смотрела в окно на девочку и утирала платком сухие глаза.

Напротив, на боковых местах их плацкартной секции, сидели юноша и девушка. Просто сидели.

Сергей Иванов сложил газету.

Рок-певец, композитор и поэт Стас Антуфьев — это был тот, к кому он ехал в город Москву из своего города Саратова.

Антуфьев не знал, что он к нему едет. Он не знал Сергея Иванова, как не знал и многих своих поклонников, которых, правда, у него поменьше, чем у какого-нибудь певца эстрадного. Его песни вообще понимал не всякий. Понимал. Теперь все уйдет в прошедшее время. Впрочем, почему? Песни остались. Можно сказать: его песни понимает не всякий. Получится время настоящее. Но Стаса Антуфьева уже нет, ему до фени все это уже. По барабану ему все. До лампочки ему. Хотя Стас Антуфьев тусовочных выражений этих не любил. Сергей Иванов знает это, он много знает про Антуфьева. Он знает, где тот родился  и где провел детство, он знает, кто друзья его, он знает, что Антуфьев два раза был женат, а сейчас третий. Был. Он знает наизусть все его тексты. Он давно хотел познакомиться с  ним,  но никогда бы  не  сделал это праздно, презирая пустопорожнее общение, если б  сам  не сочинял песни. Он сочиняет их в стиле рок-баллад уже десятый год и вот решил, что несколько из них настоящие, их не стыдно показать даже Антуфьеву. Он никому их не  показывал, он пел их сам себе. Он только Антуфьеву мог доверять. Он узнал адрес  Антуфьева,  купил билет на последние почти деньги, взял старую свою, но привычную рукам гитару и поехал к Антуфьеву. Он мог бы написать или позвонить, но он так не хотел. Он вознамерился совершить самый наглый — может, единственно наглый — поступок в своей жизни: прийти, позвонить в дверь и сказать:

— Здравствуйте, это хамство, конечно, но уделите мне час своего времени. Мне это очень важно.

Фраза была отрепетирована и отточена — и слова, и интонация.

А Стас Антуфьев умер.

Можно выходить из поезда и идти домой.

Но Сергей Иванов не вышел из поезда и не пошел домой. Поезд тронулся -и он поехал в Москву.

Перевод на китайский язык: